Русско-английские mp3 разговорники и аудиокниги
Russian-English Audiobooks-VK Playlist
The Slynx-chapter 1- by Tatyana Tolstaya-Jamey Gambrell-
rus-eng parallel text-mp3 podcast.mp3MP3+PDF
Tatyana Nikitichna Tolstaya (Russian: Татьяна Никитична Толстая; born 3 May 1951) is a Russian writer, TV host, publicist, novelist, and essayist from the Tolstoy family, known for her fiction and "acerbic essays on contemporary Russian life". The Slynx (Кысь Kys, 2000) is a dystopian vision of post-nuclear Russian life in what was once (now forgotten) Moscow, presenting a negative Bildungsroman that in part confronts "disappointments of post-Soviet Russian political and social life". It has been described as "an account of a degraded world that is full of echoes of the sublime literature of Russia’s past; a grinning portrait of human inhumanity; a tribute to art in both its sovereignty and its helplessness; a vision of the past as the future in which the future is now"
THE SLYNX
by Tatyana Tolstaya, translated from the Russian by Jamey Gambrell
Two hundred years after civilization ended in an event known as the Blast, Benedikt isn’t one to complain. He’s got a job—transcribing old books and presenting them as the words of the great new leader, Fyodor Kuzmich, Glorybe—and though he doesn’t enjoy the privileged status of a Murza, at least he’s not a serf or a half-human four-legged Degenerator harnessed to a troika. He has a house, too, with enough mice to cook up a tasty meal, and he’s happily free of mutations: no extra fingers, no gills, no cockscombs sprouting from his eyelids. And he’s managed—at least so far—to steer clear of the ever-vigilant Saniturions, who track down anyone who manifests the slightest sign of Freethinking, and the legendary screeching Slynx that waits in the wilderness beyond.
Tatyana Tolstaya’s The Slynx reimagines dystopian fantasy as a wild, horripilating amusement park ride. Poised between Nabokov’s Pale Fire and Burgess’s A Clockwork Orange, The Slynx is a brilliantly inventive and shimmeringly ambiguous work of art: an account of a degraded world that is full of echoes of the sublime literature of Russia’s past; a grinning portrait of human inhumanity; a tribute to art in both its sovereignty and its helplessness; a vision of the past as the future in which the future is now.
[a] spellbinding futuristic novel....Tolstaya’s radioactive world is a cunning blend of Russia’s feudal and Soviet eras, with abuse of serfs, mandatory government service, and regulation of literature. The dangers that threaten, however, feel more contemporary: to the south, Chechens; and to the west a civilization that might hold some promise, except that its members “don’t know anything about us.”
— The New Yorker
The Slynx is a profound work. It is well served by Jamey Gambrell’s fine translation.
— Books in Canada
16/02/2020
Татьяна Толстая: Светлая память моей переводчице Джеми Гамбрелл. Она умерла сегодня утром.
Она была одной из лучших американок, которых мне довелось встретить. Добрая, уступчивая, очень честная и деликатная. Беспросветно идеалистичная и политкорректная. Упрямо и всерьез верила в людское равенство.
Мне ее рекомендовал Бродский. Моя предыдущая переводчица, навязанная мне издательством, переводила левой ногой и плевать хотела на точность. В ее переводе мои тексты обретали противоположный смысл, буквально.
Бродский помог мне договориться с издательством, что переводить меня будет Джеми. Я благодарна и ему, и ей за то, что из этого вышло.
У Бродского был роман с подругой Джеми. Мне кажется, Джеми и сама была в него влюблена, ну, хотя бы, как в великого человека. Во всяком случае, сам он в этом не сомневался. Иосиф не был милосерден к женщинам. Он говорил: жалко, но она некрасивая.
Это было неправдой. Она была и красивая, и душевно тонкая. Однажды я пришла к ней, когда она плакала. Что случилось? Оказывается, Бродский про что-то сказал: "Это работа не для белого человека". Как он мог? Как он мог?
Я даже не сразу поняла.
Она очень хотела ребенка, но по каким-то причинам побоялась рожать сама. Она удочерила девочку из России. Джеми была из тех идеалисток, что не видят разницу между ребенком рожденным и усыновленным. "Это вы, русские, верите в зов крови, а на самом деле все люди равны". - " Джеми, а про генетику ты слыхала?"
Я обомлела, когда увидела эту маленькую девочку. Это была вылитая Джеми. Те же глаза, волосы, тот же склад лица. Из Новосибирской области Джеми вывезла - и спасла - саму себя.
Как мы все и опасались, девочка оказалась трудной. Неврологические, непоправимые проблемы, - пьяное зачатие.
Джеми обожала свою дочь, но жизнь ее пошла под откос, и она не справилась с ней. Дочь требовала круглосуточной заботы, и не хватало ни денег, ни сил. У Джеми началась тяжелейшая депрессия.
Она продала свою чудесную квартиру, подаренную ей отцом. Это был лофт. Одно его окно выходило на одну манхэттанскую улицу, а второе - вдоль по длиннющему коридору - совсем на другую. Из кухни, где стояла старинная роскошная плита, можно было выйти прямо на крышу. Редкая и прекрасная квартира. Но для девочки там не было отдельной детской. И Джеми продала эту квартиру невыгодно и задешево, переехала в плохой район подешевле, а потом все ухудшала и ухудшала свои жилищные условия, свою жизнь. Затягивала петлю на своем горле.
Наконец она вернулась в Техас, откуда она была родом. Я пыталась с ней связаться, писала ей, но она словно растворилась в техасском жарком воздухе.
Она любила Россию, русский язык, щеголяла вульгарными речевыми оборотами, которым ее научили русские друзья: "через жопу на косяк" (с легким, как бы прибалтийским акцентом), обожала писателя Сорокина. Она носила цветастые цыганские платья, длинные кофты-кардиганы, козловые сапожки из мягкой кожи, русские рубиновые серьги: граненый рубин в золотой оправе. У нас никто таких не носит, они кажутся как бы мещанскими, что ли, но на Джеми онм смотрелись замечательно, она давала им новый, невиданный прежде контекст. У нее были светлые, слабые, вьющиеся волосы и непроглядно черные глаза.
Зачем ты умерла, Джеми, любимая?
Плачу.
— The New Yorker
— Books in Canada
16/02/2020
Татьяна Толстая: Светлая память моей переводчице Джеми Гамбрелл. Она умерла сегодня утром.
Она была одной из лучших американок, которых мне довелось встретить. Добрая, уступчивая, очень честная и деликатная. Беспросветно идеалистичная и политкорректная. Упрямо и всерьез верила в людское равенство.
Мне ее рекомендовал Бродский. Моя предыдущая переводчица, навязанная мне издательством, переводила левой ногой и плевать хотела на точность. В ее переводе мои тексты обретали противоположный смысл, буквально.
Бродский помог мне договориться с издательством, что переводить меня будет Джеми. Я благодарна и ему, и ей за то, что из этого вышло.
У Бродского был роман с подругой Джеми. Мне кажется, Джеми и сама была в него влюблена, ну, хотя бы, как в великого человека. Во всяком случае, сам он в этом не сомневался. Иосиф не был милосерден к женщинам. Он говорил: жалко, но она некрасивая.
Это было неправдой. Она была и красивая, и душевно тонкая. Однажды я пришла к ней, когда она плакала. Что случилось? Оказывается, Бродский про что-то сказал: "Это работа не для белого человека". Как он мог? Как он мог?
Я даже не сразу поняла.
Она очень хотела ребенка, но по каким-то причинам побоялась рожать сама. Она удочерила девочку из России. Джеми была из тех идеалисток, что не видят разницу между ребенком рожденным и усыновленным. "Это вы, русские, верите в зов крови, а на самом деле все люди равны". - " Джеми, а про генетику ты слыхала?"
Я обомлела, когда увидела эту маленькую девочку. Это была вылитая Джеми. Те же глаза, волосы, тот же склад лица. Из Новосибирской области Джеми вывезла - и спасла - саму себя.
Как мы все и опасались, девочка оказалась трудной. Неврологические, непоправимые проблемы, - пьяное зачатие.
Джеми обожала свою дочь, но жизнь ее пошла под откос, и она не справилась с ней. Дочь требовала круглосуточной заботы, и не хватало ни денег, ни сил. У Джеми началась тяжелейшая депрессия.
Она продала свою чудесную квартиру, подаренную ей отцом. Это был лофт. Одно его окно выходило на одну манхэттанскую улицу, а второе - вдоль по длиннющему коридору - совсем на другую. Из кухни, где стояла старинная роскошная плита, можно было выйти прямо на крышу. Редкая и прекрасная квартира. Но для девочки там не было отдельной детской. И Джеми продала эту квартиру невыгодно и задешево, переехала в плохой район подешевле, а потом все ухудшала и ухудшала свои жилищные условия, свою жизнь. Затягивала петлю на своем горле.
Наконец она вернулась в Техас, откуда она была родом. Я пыталась с ней связаться, писала ей, но она словно растворилась в техасском жарком воздухе.
Она любила Россию, русский язык, щеголяла вульгарными речевыми оборотами, которым ее научили русские друзья: "через жопу на косяк" (с легким, как бы прибалтийским акцентом), обожала писателя Сорокина. Она носила цветастые цыганские платья, длинные кофты-кардиганы, козловые сапожки из мягкой кожи, русские рубиновые серьги: граненый рубин в золотой оправе. У нас никто таких не носит, они кажутся как бы мещанскими, что ли, но на Джеми онм смотрелись замечательно, она давала им новый, невиданный прежде контекст. У нее были светлые, слабые, вьющиеся волосы и непроглядно черные глаза.
Зачем ты умерла, Джеми, любимая?
Плачу.
Сообщения
